Она открывает дверь и выходит.
– Привет! У тебя все в порядке?
– Да! – поспешно восклицаю я под ее испытующим взглядом. – Извини за воскресенье, – как можно более непринужденно добавляю я. – Ты ведь куда-то собиралась.
– Нет, – отвечает она, наморщив нос, и я понимаю, что она лжет.
Джейн опирается на мое плечо, поправляет носок. Она пытается вести себя непринужденно, но я чувствую – она хочет убедиться, что я в порядке и не падаю духом.
Пытаюсь шутить, чтобы развеять ее сомнения.
– Поверить не могу, что поминала бренные останки!
– Перестань!
– И что на меня нашло? – Нагибаюсь, спускаю Говарда с поводка. – Почему я вспомнила про зубы?
Она прикрывает рот рукой.
– О чем я только думала? Морроу была в шоке.
– Скорее в недоумении.
– Интересно, готовят ли их к этому на курсах инспекторов-психологов.
– Бедная Морроу! И бедная ты! – восклицает Джейн. Мы выходим на дорожку, ведущую в глубь парка. Она придерживает ветку. – Жаль, что ты не рассказала мне про то письмо.
Я вздыхаю.
– Тяжело знать, что он прочитал его перед тем, как сесть в машину… Представить боюсь, каково тебе! Я вот о чем думаю… Послушай, Лиззи! – Она резко останавливается. – Зак знал, что ты его любишь и вовсе не имеешь в виду того, что написала. Это такой пустяк! Письмо ничего бы не изменило. Ты ведь и сама понимаешь. Вы были родственными душами! Ничто не могло это перечеркнуть.
В горле встает ком. Она думает, что Зак покончил с собой. Ее слова словно яма, разверзшаяся у меня под ногами. Я всхлипываю, потом откашливаюсь. Мне ее не разубедить, что бы я ни сказала. Она понятия не имеет, как все обстоит на самом деле, потому что я скрывала от нее правду. Родственные души – какая наивность! Мой сказочный принц, как назвала его однажды Джейн. Она даже не догадывается!
– Спасибо, – с трудом выдавливаю я.
– Мне и в голову не приходило, что между вами не все так гладко. Я знаю, на том корпоративе он слегка расстроился из-за твоего танца с Энгусом…
Я смотрю на нее и поспешно отвожу глаза. Один из молодых учителей схватил меня за руку и потащил танцевать. Зак за нами наблюдал, стоя в углу и яростно сверкая глазами. Когда я высвободилась из рук Энгуса, Зак выкрутил мне кисть за спину и наговорил такого, что вовсе не предназначалось для чужих ушей. Джейн ничего не видела. Похоже, ей кто-то рассказал.
– Он был немного ревнив, – говорю я. – Пустяки!
– Неужели? – Она всматривается в мое лицо. – Ты узнала, кто оставил цветы на месте аварии?
– Нет.
– Я тут подумала: может, эта Ханна – свидетель ДТП? Просто случайный человек.
– Вполне вероятно. – Надо быть осторожнее. Джейн слишком хорошо меня знает. – Может, оно и к лучшему, что в выходные я немного съехала с катушек. Иногда бывает полезно нырнуть в пучину безумия, чтобы потом спокойно жить дальше.
– Нырнуть в пучину безумия?! – повторяет она, подняв бровь. – Бедняжка Лиззи! Все наладится.
Мне удалось обмануть ее. Теперь мы с Заком снова один на один. Как всегда.
Идем по привычному маршруту, спускаемся с холма. За деревьями расстилается ровная гладь озера, красиво, как в сказке. Проходим через рощицу, движемся вдоль поля для гольфа. Говард гоняется за белками, кроликами и грачами. Буйные заросли перемежаются подстриженными лужайками, повсюду кривые деревья, нависающие над дорожками ветви, разросшиеся зеленые изгороди. Растительность парка Уимблдон отличается невероятным разнообразием. Стоит зайти в ложбинку или в особенно густые заросли, как шум магистрали А-3 стихает, и кажется, будто ты в диком лесу далеко-далеко от Лондона. Ходьба успокаивает. Зря Джейн вспомнила тот корпоратив. После инцидента с Энгусом я выбежала на улицу. Зак догнал меня лишь у парка. Он был пьян, алкоголь плохо сочетался с таблетками, которые он пил для снятия тревожности. Он умолял меня о прощении. Сказал, что не знает, что на него нашло. Сказал, что я ему очень нужна. Пытаюсь сосредоточиться на руке Джейн, лежащей на моем локте, и не думать о нем, о том, каково ему сейчас одному.
К концу тропы для верховой езды в поле зрения появляется мельница, возвышающаяся над кипами деревьев, и мы болтаем о школьных делах. Джейн упоминает Сэма Уэлхема. Вчера она столкнулась с ним на рынке в Тутинге, покупая бамию и кориандр для карри.
– Хорошо, – говорю я.
– Сэм спрашивал о тебе. Он помнит, что прошел ровно год. Беспокоился о тебе.
– Мило с его стороны.
Джейн работала с Сэмом в предыдущей школе и несколько раз говорила мне, что его жена – полная идиотка, если бросила такого мужа. Она снова это повторяет. Еще она рассказывает, что он просил ее порекомендовать хорошего дантиста.
– Порекомендовала? – спрашиваю я.
– Да, конечно.
– Молодец.
– Лиззи, он очень приятный мужчина.
– Не сомневаюсь.
– Зак хотел бы, чтобы ты была счастлива.
У меня перехватывает дыхание. От такой банальности хочется плакать. Джейн высвобождает руку.
– Знаю.
– Я так, к слову.
– Знаю.
Домой еду другим маршрутом – через Уимблдон-Виллидж, потом по Плау-роуд, мимо стадиона для собачьих бегов. Зак снимал помещение в промышленном здании неподалеку – на старом складе, поделенном на кучу маленьких каморок.
Въезжаю на просторную парковку возле стадиона, выключаю зажигание. Металлические прилавки для воскресного рынка стоят как попало, некоторые перевернуты вверх ногами. У входа сложены стопкой намокшие картонные ящики.
Я приезжала сюда лишь раз – вскоре после аварии. Тогда я была не в себе. Джейн отправилась со мной, чтобы освободить помещение. Смотритель, молодой человек с длинными бакенбардами, открыл дверь мастер-ключом. Мне было невыносимо видеть покинутую студию: незаконченные картины, наброски, краски и прочие приметы оборвавшейся жизни, поэтому я пропустила вперед Джейн. Она застыла на пороге. Я собралась с духом и заглянула внутрь. Там не было ничего! Пустой мольберт. Голые стены. Чистый пол. Три бутылки растворителя в ряд, этикеткой строго спереди. Мы приехали на машине Джейн, чтобы перевезти все вещи. Остатки трудовой деятельности Зака вполне поместились бы на багажнике велосипеда.